Неужели она действительно намерена снова так одеваться?
А с другой стороны, хватит ли у нее сил и смелости отправиться покупать новую одежду? Одежду, похожую на ту, что выбрал Ланс?
Она вспомнила его слова: «Я прошу тебя только об одном: чтобы у тебя хватило смелости остаться той женщиной, какой ты стала со мной».
На глаза ее снова навернулись слезы. Эйми разозлилась. Пора перестать плакать. Мама бы сказала: «Что толку плакать? От этого ничего не изменится».
«Не плачь. Не жалуйся. Будь смелой. Будь сильной. Терпи, терпи, терпи».
Но на этот раз слова не вдохнули в нее силы, как это бывало обычно. Они лишь усилили боль. Устав сдерживаться, Эйми уселась на полу, рядом с чемоданом, полным мешковатой одежды, и громко заревела. Она ревела так долго, что чуть не охрипла. Она оплакивала себя. Маму. Дедушку. А больше всего она ревела из-за Гая. Она ревела, пока не выревела все, что накипело на душе. Пока не почувствовала себя полностью опустошенной.
Без всяких эмоций она осмотрела свое маленькое уютное жилище и подумала: «Что я здесь делаю?»
Какая странная мысль! Она здесь живет. Это ее дом. Она приехала сюда, чтобы ухаживать за Мим, чем ей и надлежало заняться в первую очередь. Но Эйми приехала так поздно, что даже не заглянула к бабушке.
Мысль о том, что предстоит встреча с Мим, отняла у нее последнюю силу духа. Но тем не менее Эйми встала и механически оделась. Так как одежда, в которой она приехала, нуждалась в стирке, она надела старую красную футболку и джинсовку, которые были велики ей на несколько размеров. Взглянув в зеркало, она поняла, что вернулась безвкусно одетая Эйми.
Не желая больше об этом думать, она вышла из фургона и направилась по тропинке сада к дому. Ночью прошла гроза, сильная и бурная, как и все весенние грозы в штате Техас. С утра же на небе не было ни облачка. Омытый дождем сад так и сверкал, а в воздухе словно был растворен золотой блеск.
Проходя мимо ухоженных клумб, Эйми не могла не удивиться: неужели это Элда поддерживает сад в порядке? Нужно ее поблагодарить, когда они встретятся и обсудят все, что произошло в отсутствие Эйми.
На большом дубе, что затенял главную лужайку, щебетали и перекликались птицы. Шагнув на тенистое крыльцо, Эйми заметила, что во время грозы на плетеную мебель нападало много листьев. Нужно хорошенько здесь подмести, прежде чем возвращаться в свой фургон.
— Мим? — позвала она, пройдя в раздвижные стеклянные двери. Как только она вдохнула запах этого дома, на нее нахлынула масса воспоминаний. А в доме бабушки и дедушки всегда пахло: печеньями, пирожками, и полиролью для мебели с запахом лимона и розами. На журнальном столике в коридоре она увидела вазу со свежесрезанными розами.
— Эйми? — Сначала послышался грохот и бряцанье бабушкиного ходунка, а потом в дверях кухни появилась сама Мим. На ней был голубой домашний костюм. Улыбка осветила ее морщинистое лицо. — Я так рада, что ты вернулась!
Эйми обняла бабушку. Получилось это у нее довольно неуклюже — мешал ходунок. Зажмурившись, она ощущала такое знакомое, маленькое и теплое тело бабушки, вдыхала запах ароматического талька.
— Я тоже рада тебя видеть. — Эйми выпрямилась и поглядела на бабушку, словно желая увериться в том, что Мим жива и невредима.
Бабушка выглядела хорошо, даже немного разрумянилась. У нее были безупречная кожа и тонкие кости, кот она передала своим детям и внукам.
— Почему ты ходишь с ходунком? — спросила Эйми. — Когда я уезжала, ты сама нормально ходи.
— Ах, мое бедро опять разболелось, — вздохнула бабушка.
— Ну, тогда присядь.
— Нет-нет, я пеку пирог. — Мим повернулась и снова заковыляла к кухне.
— Пирог? — Эйми последовала за ней в сияющую чистотой белую кухню с кружевными занавесками и утварью, которая не менялась с пятидесятых годов.
— Хочу приготовить что-нибудь особенное, чтобы отметить твое возвращение.
— Не нужно, — сказала Эйми. Неужели Мим снова забыла, что Эйми на диете и не ест сладкого?
— Но мне это совсем не сложно. — Одной рукой Мим держалась за ходунок, а в другую руку взяла лопаточку. Древний чугунный миксер на белом столе размешивал шоколадное месиво. Скрюченная от артрита рука Мим дрожала, когда она отскребала это месиво со стенок. — Боюсь, я уже не такая ловкая, как прежде.
— Дай я этим займусь. Посиди пока. — Эйми усадила бабушку на стул рядом со столом, за которым обычно они завтракали.
Усевшись, бабушка схватила Эйми за руку и крепко ее сжала.
— Я так рада, что ты добралась до дома живой и невредимой! Как это было ужасно!
— Вообще-то все было не так уж и плохо, — произнесла Эйми и вдруг поняла, что, если не считать того, чем все закончилось, все было и вправду восхитительно. Самое чудесное время в ее жизни. — Хочешь, я расскажу тебе о Сент-Бартсе?
— Здесь у нас творился полный хаос, — провозгласила Мим и начала перечислять то, что случилось в отсутствие Эйми.
Эйми слушала, разливая тесто для торта в две круглые формы и ставя их в духовку. Вообще-то она была даже рада, что бабушка не расспрашивает о поездке, но поток ее жалоб казался бесконечным.
Сегодня Эйми это раздражало больше, чем обычно: за пять недель, проведенных на острове, она уже разучилась выслушивать причитания Мим.
Бабушка начала с соседа, у которого обнаружили рак простаты. Его жена была жутко расстроена, и Мим чем могла старалась утешить бедную женщину. Люди, у которых случается такое горе, не понимают, как их печаль действует на нервы окружающим. А потом в автомобильной катастрофе погибли сын и невестка одной партнерши Мим по бриджу, ныне уже покойной. Мим все-таки пошла на похороны, хотя от весенних дождей у нее обострился артрит. Ее жалобы не ограничивались только болями в бедре. После того как Эйми уехала, Мим чуть не умерла от инфаркта. Она до сих пор не вполне пришла в себя.